Вселенский Патриарх

Вселенский Патриарх вызвал некоторое волнение среди тех, кто утверждает, что знает историю поствизантийских отношений Константинополя/Стамбула с остальным православным миром. Перечитывая тексты его речей, произнесённых в Отопени и на историческом Соборе, я обнаружил, что в них последовательно повторяется тот же набор тезисов, к которому мы должны были бы уже привыкнуть. Здесь я кратко остановлюсь на самом важном из них: на особой роли епископского престола в бывшей столице Восточной Римской империи.

Значимость Константинополя – исключительно исторический, государственный продукт, преобразовавшийся уже тогда, в ту эпоху, но особенно впоследствии, в условиях османского господства, в экклезиологический принцип. Однако не будем делать поспешных выводов! В принципе, я полностью согласен с важнейшей и обязательной ролью Вселенского Патриарха в общении, primus inter pares, первого среди равных, но не считаю, что его функция соперничает с единственным библейски обоснованным первенством, то есть Петровым. Именно поэтому, при всей моей симпатии и восхищении, меня богословски раздражает самометафорическое изобилие греков, говорящих о себе как о центре вселенной.

С исторической точки зрения, неоднократные расколы между Востоком и Западом христианского мира, достигшие кульминации в расколе 1054 года, иллюстрируют экклезиологию sui juris, глубоко гибридную, как мы бы сказали сегодня, преемника Андрея, спорящего с преемником его брата Петра. Фактически, типологически это не является чем-то новым или уникальным в религиозной истории человечества: от ссоры между братьями по крови, между Авелем и Каином, до раскола между шиитами и суннитами в исламе, конфликты веры символически и фактически были связаны с кровью. Порой даже очень кровавыми. В конце концов, современность, помимо прочего, стремилась рационализировать даже религиозные войны, которые всего два-три столетия назад разрывали Европу на части.

Возвращаясь, будучи, следовательно, под давлением, что невозможно отрицать, политико-религиозным, с распадом Христианской империи, а затем и Османской империи, экклезиология, на которой основана роль Вселенского Патриархата, как бы сама собой, как следствие, была поставлена под сомнение. Настолько сильно и яростно, что русские незадолго до и особенно после 1453 года, то есть после падения Константинополя, оказавшись в то время на волне истории, претендовали и претендуют на роль третьего, после Рима и Константинополя, центра канонической Церкви Христовой. Сформулировав это неакадемическим языком, мы попали в точку. Мы видим иллюстрацию экклезиологии «русской канонической территории», среди прочих, непосредственно, без каких-либо фильтров, в Молдавии за Прутом и, буквально кроваво, на Украине.

Русские делают ставку на политику, то есть на силу мирской власти, преходящей в любом случае, как с величайшей горечью убедились византийцы. Однако русским не хватает апостольской основы, поскольку между Римом и Константинополем идёт спор о «качестве», реальных богословских ставок, продолжающих напряжённость в Апостольской коллегии, лишь отчасти прояснённую и смягченную на Апостольском Соборе в Иерусалиме, о чём подробно говорится в 15-й главе Деяний Апостолов. Если, например, апостолы роптали на тему вселенского характера христианского призыва к спасению, преодолевающего иудейский детерминизм, то православная Россия хочет лишь (sic!) признания своего величия, которое, как мы видим, будет деконструировано Путиным.

Другими словами, русские собираются повторить драму византийцев, но без их багажа. Поэтому я лично изумляюсь, когда вижу, как все те, кто поддерживает войну на Украине или межканонический конфликт за Прутом, во главе с Кириллом, он же Патриарх Московский и всея Руси, совершенно не обладают интеллектом, чтобы исторически сравнивать себя с тем, с кем и как им следует. Они варят свой собственный имперский отвар на фоне беспилотников, ракет и бомб, точно так же, как, по якобы подлинным словам римского кардинала, византийцы рассуждали с турками, уже стоящими у ворот, о половой принадлежности ангелов. Вот почему, богословски, то есть парадоксальным образом, поражение политической России означало бы, при необходимых преобразованиях, спасение Православия русского толка.

Докса!